Первая возможность представилась мне лет в пятнадцать с предметом моей юношеской страсти: вместо того, чтобы болтать с девушкой, я, в силу врожденной робости, начал писать ей пылкие письма, от которых, надеюсь, сейчас не осталось и следа. В один прекрасный момент девушка моей мечты нашла себе другого: практичного парня, который был не особо в ладах с литературой, но зато являлся счастливым обладателем мотороллера, и здесь история заканчивается. Мучаясь от незаслуженной обиды, я изливал страдания в душераздирающих стихах, судьба которых мне неизвестна, хотя хотелось бы надеяться, что их постигла та же участь, что и упомянутые ранее письма. Как известно, страдания укрепляют дух, а любовные муки в таком возрасте — это ничто иное, как страдания в чистом виде.
Смирившись с ударом, я стал думать, что мне удалось обрести ясный взгляд на свою жизнь и свое будущее. Тем временем прошло несколько лет. У меня появилась другая пассия, я учился в классическом лицее и продолжал задаваться вопросом, что мне делать с этой тягой к писательству, в какое русло ее направить. Наконец, меня осенило: я должен стать журналистом. Легко сказать. Но не столь же легко было рассказать об этом моему отцу, сделавшему на меня, своего первенца, сразу несколько ставок, в противном случае он не отдал бы меня в лицей.
Как бы то ни было, попытку я сделал. Закаленный чтением классиков, я выстроил прекрасную речь, потрясающе логичное рассуждение, которое должно было подвести моего любимого и ужасного родителя к моему же собственному выводу: именно журналистика должна стать моим ремеслом. Отец меня выслушал. Дал мне высказаться. Я говорил более четверти часа (именно столько длилась моя речь), и он ни разу меня не перебил. Потом, помолчав полминуты, он ответил: «Нет».
На этом моя журналистская карьера закончилась. Я продолжил учебу и закончил университет несмотря на то, что во всей этой круговерти меня никогда не оставляла подспудная, каждодневная, живая потребность писать, создавая нечто.
И именно благодаря своему отцу я, в конечном итоге, понял, каким образом можно дать ей выход.
Как я уже упоминал, мой отец был немногословен: дом, работа, вечерние новости и в кровать, где зачастую он читал допоздна. Таков был его режим, который, с течением времени, стал и моим. Но иногда он делал исключение. В такие вечера он был не прочь немного поболтать, рассказывал истории, делился приключениями, которые выпали на его долю в молодости или о которых ему довелось слышать от других. Случалось это редко, дай Бог, раз в сезон. Именно на стыке сезонов, когда весна сменялась летом, я, слушая его, вдруг подумал о том, что хочу написать свой первый роман — «Добытчик» (Il Procuratore).
Это был 1988 год, май. Мы только что отужинали на кухне, но дверь на террасу, выходившую на озеро, оставалась открытой, и комната была наполнена густым, пряным запахом неподвижной и темной воды. Запах озерной воды летом дурманит. Насыщенный, иногда тяжелый. Нужно уметь жить с ним, а нередко — и переносить. Я чувствую это постоянно, даже сейчас, по прошествии многих лет.
Дурманит, потому что расширяет ощущения, ожидания либо воспоминания. Если ты молод (каким я был в1988 году), то он вдохнет в тебя веру в будущее, поможет взглянуть ему в глаза. Если твоя молодость осталась позади — так, моему отцу в то время было 68 лет, — он приподнимет над ней завесу, навеет тебе счастливые воспоминания — о любимой песне, о чертах былой возлюбленной и прочем в том же роде.
У моего отца был вечер воспоминаний, и, поскольку на его поколении лежал тяжкий отпечаток войны, его истории были посвящены военному времени. Мне запомнились приключения батона колбасы, совершившего вместе с ним путешествие из Беллано до самого острова Родоса и таинственным образом оказавшегося в животе у кота, а также история о том, как отец провел томительный полдень на крыле самолета-разведчика, потерпевшего аварию и спланировавшего в открытое море. Как видите, там не было мертвых или раненых: не думаю, что моему отцу довелось хотя бы раз применить оружие против другого человека, он пошел на войну по обязательному призыву, как и множество других солдат, и, наряду с ними, вернулся оттуда с целым мешком историй, которыми он исподволь потчевал своих детей.
Так же было и с эпизодом, подвигнувшим меня на написание «Добытчика», хотя в этом романе нет ни слова о войне: несмотря на то, что действие происходит во время Второй мировой войны, она остается за скобками, поскольку все случилось в период увольнения, часть которого отец провел в Милане. Честно говоря, я даже не воспользовался фактом как таковым: скорее, его динамикой, идеей бега по кругу, в конце которого ты оказываешься в исходной точке.
Таким образом, «Добытчик» стал моим стартом: именно в 1988 году я принялся красть истории, возвращая их начертанными на бумаге. И именно в этом году я начал воскрешать в памяти бесчисленное множество историй, услышанных мною: дело было лишь за тем, чтобы их рассказать.
Анекдоты, сплетни, произошедшие в действительности приключения, о которых мне довелось услышать, нередко во время наших грандиозных рождественских посиделок, от тети Розины, тети Евфразии, тети Мирандолы, тети Коломбы, тети Кристины, тети Паолины, дяди Эзилио и множества других фигур из моей жизни, реальных или вероятных. И, если мне уже тогда посчастливилось услышать столько историй, кто знает, сколько еще предстояло.
С того момента я уже не прекращал думать о тех, которые уже знал, и отыскивать новые, еще неизвестные мне. И, честно говоря, я не имею не малейшего желания бросить это занятие».
